Когда они расставили стол и стулья на плоском травянистом берегу живописной излучины реки, Полли воскликнула:
– Глянь! Свиристель!
– Где? – спросил он, нацеливая бинокль.
– На той стороне реки.
– Не вижу. Вообще ничего не вижу.
– Сними с линз крышки, дорогой. Птичка на том большом кусте.
– Там сплошь и рядом большие кусты.
– Ну всё, поздно. Улетела. – Она принялась распаковывать бумажную скатерть с салфетками. – А здесь дует сильнее, чем я думала. Возможно, мы зря тут пришвартовались… Любишь варёные яйца?
– Со скорлупой или без?
– Честное слово , Квилл! Сегодня ты невыносим. Кстати, – добавила она, подняв брови, – я слышала, вчера ты весь день провёл в доме Ван Брука в обществе Сьюзан Эксбридж.
– Уж не Радость ли Моя шпионила за мной с биноклем?
– Быстро! Вон там щегол!
– Где? – Он вновь взял бинокль.
– На ветке дикой вишни. Он чудно поёт, почти как канарейка.
– Что-то я его не слышу.
– Уже перестал. – Полли налила томатный сок в бумажные стаканчики. – А что ты делал в доме Ван Брука? – не унималась она. – Или мне лучше не спрашивать?
– Я помогал Сьюзан и адвокату из Локмастера распечатывать коробки, в которых якобы должны были лежать книги. Её назначили «ликвидатором» имущества.
– И что же вы нашли в коробках?
– Книги… но были и кой-какие восточные вещицы, представлявшие ценность как произведения искусства.
– Мы с восторгом встретили сообщение о том, что он завещал всё пикакской школе… Бери сандвичи, Квилл.
Он положил на бумажную тарелку сочные сандвичи с тунцом и сваренные вкрутую яйца, начинённые сочным фаршем, – то и другое было явно не для его длинных усов.
– Ван Брук был сложной натурой, – сказал он. – Я был бы не прочь покопаться в его прошлом и написать о нём книгу.
– Я слыхала, все его степени оказались липовыми.
– Кто тебе сказал?
– Да так, говорят.
– Мне думается, он гений-самоучка, – произнёс Квиллер. – Ван Брук – не первое его вымышленное имя, и, возможно, поэтому он отказался печатать биографию в моей колонке. Он был в розыске… или влип в какую-то историю… Эй! – Внезапный порыв ветра подхватил его бумажную тарелку и понёс её вместе с недоеденным фаршированным яйцом, как ковер-самолёт. – Ван Брук говорил по-японски и хорошо знал Азию. Не исключено, что он обманным путем заставлял американцев инвестировать фиктивные японские предприятия.
– На такое вряд ли решится школьный директор, – заметила она.
– Только не Ван Брук. – Квиллер вспомнил о тонких копиях договоров, которые он нашёл за обложкой «Мемуаров веселой молочницы». Вспомнил он и о тайне красных точек. Однако рассказывать Полли о том, что в пятидесяти двух коробках книги были нашпигованы денежными купюрами – фальшивыми купюрами, – он не стал.
– Послушай, как поёт вон та синяя сойка, – сказала она.
– Вот это птичка так птичка: её нормально видно и слышно! – заметил он. – Я за синих соек и кардиналов! Послушай, Полли. Я могу распознать расщеплённый инфинитив, причастие в препозиции или сложный неологизм, но я не способен отличить хохлатую синицу от желтобрюхой лазоревки.
– Тебе налить кофе? – спросила она, открывая термос. – Я испекла шоколадный кекс.
После нескольких кусочков кекса Квиллер оттаял.
– Похоже, это последний тёплый уикенд, – добро душно произнес он.
– Мне здесь сегодня очень нравится, – откликнулась она, – Я наслаждаюсь каждым мгновением.
– И я тоже. Нам нельзя друг без друга, Полли.
– Рядом с тобой я самая счастливая на свете, Квилл.
– Скажи что-нибудь из Шекспира.
– Моя, как море, безгранична нежность и глубока любовь. Чем больше я тебе даю, тем больше остается, ведь обе – бесконечны.
Квиллер перегнулся через стол и взял её руку – ту, на которой был надет подаренный им перстень с зодиакальным камнем. И, устремив на неё сверху серьезный взгляд, произнёс:
– Я хочу задать тебе один вопрос, Полли.
Затаив дыхание, она улыбнулась и замерла в ожидании.
– О чём вы говорили со Стивом на свадьбе?
До этого момента они ни разу не коснулись в разговоре темы её короткой интрижки со Стивом, как ни разу не вспомнили об аресте тренера.
Она немного помолчала, стараясь оправиться от неловкости, после чего произнесла:
– Мы говорили о лошадях, о моей любви к литературе, о «Собеседнике конюшего», о его аллергии, но более всего о лошадях. Ширли ему рассказала о тебе, и я долго распространялась о том, сколько всего ты вместе с Фондом К. сделал для Мускаунти. Когда я узнала о его аресте, то подумала, не использовал ли он меня в качестве алиби в ночь убийства.
– Нет, время не совпадало. Скорее всего, он пытался наладить финансовые контакты. Ферма Амбертон ищет себе ангела-хранителя.
– Когда ты начал его подозревать, Квилл?
– Когда он приехал в амбар в прошлую среду, чтобы поговорить о продаже фермы. Он спросил, что случилось с моими деревьями в саду. Если он никогда не бывал там раньше, откуда он мог знать, что сад срубили? К тому же у меня вызвало подозрение правое крыло его фургона, как раз на высоте моего почтового ящика. Казалось, крыло только что латали, хотя уверен я не был. Но главную улику мне подбросил Коко, когда нашёл папку с личными документами Ван Брука. У него было два завещания: одно, написанное недавно, отписывало всё его состояние Пикаксу, и второе, предыдущее, назначало единственным наследником юного конюха, помощника Стива.
– Конюха? – удивилась Полли.
Взяв очередной кусочек кекса, Квиллер поведал ей историю своеобразных отношений директора со своей экономкой и её сыном.