Лёжа в постели без сна, Квиллер вспомнил пророчество Пэта Оудела, когда тот впервые увидел амбар после реконструкции. Этот седовласый, очень уважаемый человек долгое время служил сторожем и дворником средней школы Пикакса, после чего вышел на пенсию и подрабатывал тем, что оказывал услуги по уборке домов и дворов. Посмотрев на потолочные балки, он оторопело произнёс:
– И вы собираетесь тут жить?
– Да, я люблю простор, мистер Оудел, и надеюсь, что вы с миссис Фулгров будете поддерживать моё жилище в таком же виде, как прежде содержали мою квартиру.
– Сам дьявол не сможет взобраться наверх, чтобы вымыть такие высокие окна или просто смахнуть с них паутину.
– Это одна из причин, по которой мы задумали кошачьи дорожки. Думаю, вам такую высоту брать не впервой.
Мистер Оудел недоверчиво покачал головой:
– Говорят, один старый фермер накинул себе веревку на шею и удавился на одной из этих балок. Это было семьдесят лет назад. Видать, тогда на яблони и напала болезнь. Ни за что не согласился бы тут жить, мистер К.
– Но всё проходит, мистер Оудел, и жизнь продолжается. Покажите мне, где вы будете прятать ключ в случае, если захотите поработать в моё отсутствие. Миссис Фулгров будет прибирать по средам.
– Храни вас Господь, – произнёс мистер Оудел, напоследок окинув взглядом суперсооружение. Этот разговор состоялся две недели назад, теперь же мистер Оудел сказал бы: «Что я вам говорил?»
Когда наконец под утро Квиллеру удалось забыться сном, казалось, не прошло и пятнадцати минут, как его разбудил телефон, звонивший настойчивей обычного.
На линии была Фран Броуди.
– Мне только что позвонил отец и ошарашил ужасной новостью! Просто ужасно! Что это значит?
– Это значит, что всех нас будут подвергать допросу, – сонным голосом ответил Квиллер.
– Но никто из клуба на это не способен. Как по-твоему? Я так и не добилась от отца, кто у них под подозрением и вообще – есть ли улики. В роли копа он бывает невыносим. Тебе, должно быть, прошлой ночью здорово досталось.
– Это уж точно, я спал всего минут пятнадцать.
– Ой, прости, я тебя разбудила, Квилл. Иди досыпай. Я позвоню кому-нибудь из наших.
Квиллер взглянул на висящие у кровати часы. Через пять минут в восьмичасовом выпуске новостей местная телепрограмма ВПКЭКС сообщит о «случае в саду». Он собрался с духом, чтобы прослушать очередное предвзятое – в духе этой телекомпании – сообщение, с многозначительными остановками и претенциозными паузами.
– Этим утром Хилари Ван Брук, директор средней школы Пикакса, был найден мёртвым в… припаркованной… машине. Полиция сообщила, что Ван Брук был убит выстрелом в голову ПОСЛЕ… длившейся всю ночь вечеринки в амбаре… в котором живёт… Джеймс Квиллер. Самоубийство исключено. Согласно утверждению… главы полиции… Эндрю… Броуди, совершенно очевидно, что ограбление не является мотивом преступления. Остальные подробности преступления пока… не известны.
– Руки так и чешутся съездить этому комментатору ПО… зубам, – пробормотал Квиллер.
Нетрудно себе представить, сколько сплетен в округе породит упоминание о «припаркованной машине» и «длившейся всю ночь вечеринке». Сегодня воскресенье. Прихожане начнут шептаться прямо в церкви. Телефонные линии будут перегружены, в рестораны повалят даже те, кто никогда не обедает вне дома; другие же, убирая палые листья, не преминут почесать языки через забор с соседями. И словно в подтверждение его мыслей зазвонил телефон. Первой пташкой был Ларри Ланспик:
– Что слышно, Квилл?
– Ничего.
– Что, если я заскочу к тебе перед службой?
– Конечно. Давай.
– У Кэрол в десять заседание священного комитета, так что я её подкину на растерзание куче мамаш.
– Заезжай через театральную автостоянку, – сообщил ему Квиллер. – Другая дорога перекрыта.
Следующим позвонил Эддингтон Смит, заговорил он таким же дрожащим, невнятным голосом, как и его кардинал Кампейус на сцене:
– Как ты думаешь, на меня не падёт подозрение? – спросил он. – Я держу в мастерской огнестрельное оружие. Может, мне лучше от него избавиться?
– А из него давно стреляли? – осведомился Квиллер, который знал, что Эдд никогда не покупал патронов.
– Давно, но на нём мои отпечатки пальцев. Может, мне лучше их стереть?
– Ничего не делай, Эдд, и ни о чём не беспокойся. Полиция ни за что тебя не заподозрит.
Немного спустя позвонила Сьюзан Эксбридж.
– Квилл, дорогой, признайся начистоту, – в свойственной для неё после развода манере шутить выдала она. – С такими сексуальными глазами и чувственными усами, ну чем ты не киллер?
В противовес ей следующий звонок оказался чересчур серьёзным. На проводе была мать Уолли Тоддуисла:
– О, мистер К., я от волнения сама не своя, – со слезами в голосе начала она. – Как вы считаете, они не заподозрят Уолли?
– А что, есть причина?
– Видите ли, в прошлом году у него в школе возникли неприятности, и Лошак дал ему плохую характеристику. Разве вы не слышали?
– Нет. А что произошло?
– Ничего особенного. Просто ребята выкинули одну шутку. Уолли был ни при чём, но взял на себя вину и никого не выдал. Тогда этот чёртов директор решил его исключить, всего за несколько месяцев до окончания школы. Я ходила в школу, подняла там шум, но всё напрасно. Уолли так и не получил аттестата зрелости. Отец его тогда тяжело болел. Думаю, это его и доконало.
– А вы или Уолли тогда угрожали директору?
– Уолли не способен угрожать даже мухе. Я, помнится, для острастки кое-что сказала, чего, естественно, делать и не думала. Ляпнула первое, что пришло на ум. Но Уолли – очень добрый парень. Весь в отца.